Когда Артему было одиннадцать, он пришел домой с разбитой губой. Сказал, что «упал», потом — что «столкнулся с дверью». Мама, конечно, поняла, что врет. Но заставить его рассказать правду смогла не сразу. Через несколько недель Артем все же признался: одноклассники толкнули его в коридоре, называли «чокнутым» и «девочкой», смеялись над его рисунками, над тем, как он говорит, как двигается. Над тем, что он не такой, как все.
Он любил аниме, рисовал маркерами в блокноте и много читал. Говорил тихо, не играл в футбол и не хотел «вписываться». За это его били.
— В классе решили, что я странный. Я не ругался матом, не лез в драки, не смеялся над другими. У меня были свои увлечения. Я думал, это нормально, — говорит Артем. Сейчас ему 14.
Потом ему сказали: «Хочешь жить нормально — не высовывайся».
Мы сидим в кафе с Артемом и его мамой Татьяной. Он нервничает, отвечает коротко, иногда прячет руки под стол. Мама говорит больше.
— В третьем классе учительница сказала: «Ваш сын какой-то… особенный. Нужно больше социализироваться». В четвертом она же просила меня не разрешать ему рисовать на переменах. «Это провоцирует других детей», — сказала. А потом началось — крики, насмешки, пинки под столом.
Школа не частная, обычная городская, с линейками, формой и привычным лозунгом: «Дисциплина — прежде всего».
— Я не сразу поняла, как глубоко его это ранило. Он говорил, что просто «не сошелся с ребятами». А однажды я нашла в его тетради рисунок: он стоит в одиночестве, а вокруг — лица с кривыми улыбками. Подпись: «Никому не нужный клоун».
Татьяна пыталась поговорить с классным руководителем, потом — с завучем. В ответ услышала: «У нас хорошие дети, просто ваш слишком чувствительный. Найдите ему хобби».
— Хобби у Артема было. Проблема была не в нем. Но школа это отрицала.
Буллинг — не всегда драка. Иногда он — молчание. Артем вспоминает пятый класс:
— Никто не садился со мной за парту. Никто не разговаривал. На моих рисунках писали: «псих», «ненормальный». Иногда я хотел заболеть, просто чтобы не идти туда.
Он пытался «вписаться»: подражал другим, смеялся, когда было не смешно, делал вид, что ему интересно то же, что и им. Но чувствовал себя чужим.
— Было тяжело. Будто носишь чужую кожу.
Татьяна говорит, что тоже долго не осознавала масштаб проблемы:
— Я выросла в другое время. Нас учили: надо быть сильными. Я и ему говорила: «Потерпи, подрастешь и все пройдет». Но это не проходит. Не само.
Она решила поговорить с родителями нескольких учеников — тех, чьи имена чаще всего называл сын. Надеялась на понимание.
— Меня выслушали вежливо, но холодно. Кто-то сразу стал защищать своего ребенка: «Мальчишки всегда так», «Он, наверное, сам виноват». Я почувствовала: он в этом классе один, а я одна среди равнодушных взрослых.
Было принято решение сменить школу.
— Сейчас ему проще. Спокойнее. Учительница хорошая, внимательная, сразу заметила, что он немного закрытый, подошла по-доброму. Потихоньку начал раскрываться. На 14 февраля домой пришел — сияет, валентинки показывает. Говорит: «Представляешь, мне тоже подарили!». Гордится, смеется. А у меня в горле ком — такой простой момент, а значит так много.
Мы поговорили с психологом Еленой Рындиной. У нее за плечами 30 лет практики, и она считает, что прежде чем говорить о буллинге, важно понять его глубинные корни:
— Человек — социальное существо. Нам важно быть «в своей стае», занимать место, чувствовать принадлежность. Особенно остро это проявляется в детстве и подростковом возрасте, когда социальный статус в группе воспринимается почти как вопрос выживания. Доминирование через унижение другого — примитивный, но, увы, часто используемый способ утвердиться.
По ее словам, агрессия в детской среде часто запускается инстинктами, которыми управляют глубинные отделы мозга.
— Когда кто-то не такой, как все, мозг автоматически воспринимает его как «чужака». А все чужое — потенциально опасно. На этом и строится рефлекс «изгнать белую ворону». Это не оправдание, но объяснение: так работает первобытный механизм, – говорит психолог.
Что может с этим сделать современный человек?
— Мы не можем полностью выключить биологические инстинкты. Но мы можем развивать в себе — и в детях — человеческое: эмпатию, эмоциональный интеллект, способность к принятию. Это и есть то, что отличает нас от животных. И задача взрослых — учить этому с самого детства.
Елена подчеркивает, в истории Артема его мама поступила правильно:
— Если ты чужой в агрессивной среде, то иногда лучший шаг — уйти. Найти «другую стаю». Это не слабость, а зрелое решение. Как в сказке Андерсена: утенок не был «неправильным» — он просто не там вылупился.
Но гораздо важнее то, с каким внутренним багажом ребенок входит в мир.
— Есть одно очень сильное качество — базовое ощущение собственной ценности. Оно формируется в семье еще до школы. Ребенок, который знает, что он любим, важен, принят, переживает отвержение иначе. Он не проваливается в стыд, а может сказать себе: «Это про них. Не про меня», – объясняет Елена.
Такую устойчивость можно развивать через теплые отношения с родителями, через поддержку, через терапию, если нужно.
— И если уж случилось что-то серьезное, важно, чтобы ребенок знал: можно прийти к взрослому. Без страха, без стыда. Но если дома критикуют, обесценивают, стыдят за чувства — он будет молчать. И молчание может стать разрушительным.
Если ребенок вдруг отдаляется, теряет интерес к привычным вещам, часто жалуется на здоровье — это повод присмотреться. Не давить, не «выводить на чистую воду», а аккуратно спрашивать: «С кем ты проводишь перемены?», «Есть кто-то, с кем ты дружишь?», «Ты себя в классе как чувствуешь — один или с кем-то?».
Школа при этом не может оставаться наблюдателем. Задача учителя — не только вести урок, но и видеть: кто сидит один, кто замкнулся, кто вдруг стал «невидимым», и вовремя вмешаться — не «дать детям разобраться», а помочь.
Главное — не считать, что проблема в самом ребенке. Не нужно стремиться «переделать» того, кто отличается. Чувствительность — это не слабость и не ошибка, а часть его личности. Ее не нужно исправлять — ее нужно беречь.
Иногда защита — это перевод в другую школу. Иногда — просто фраза: «Я с тобой. Я верю тебе». И именно она может стать той опорой, которая спасет. Потому что ломает не сам буллинг. Ломает одиночество.
Сегодня Артем снова рисует. Недавно мама увидела у него в рюкзаке новый альбом. На первой странице — фантастический пейзаж: скалы, небо, огромные птицы.
— Я спросила, почему снова начал. Он ответил: «Я понял, что все равно не перестану быть собой. Даже если прячусь».
Дана Валишанова.
