Моя бабушка Галина Ивановна, пережившая Великую Отечественную войну с маленьким ребенком на руках, больше любой другой еды любила свежий хлеб.
— Наесться не могу, — говорила она, отщипывая кусочки от свежеиспеченной буханки, и отправляя их в рот. – Вкусный хлебушек Боженька нам послал.
В нашем доме было принято ходить на цыпочках, когда бабуля творила тесто, никогда не выбрасывать ни кусочка булки или батона, все шло на сухарики и гренки, и обязательно, читая молитвы, благодарить Всевышнего за хлеб насущный. Как за главную благодать.
Уже став взрослой, я решилась спросить Галину Ивановну, откуда у нее такое благоговение перед хлебом
— Хлеб – символ мирной жизни, — пожала плечами бабушка. – Это ж любому ясно. Если он у всех есть, уже счастье.
Бабушка Галя вышла замуж за моего деда Александра в конце тридцатых годов. Он тогда собирался уходить на срочную службу в армию, и молодые решили пожениться.
Только муж пришел из армии, и у супругов родилась маленькая дочь, началась война. В первые же дни Великой Отечественной деда забрали на фронт. Бабушка снова осталась ждать – с новорожденной дочкой Ниночкой на руках.
— Мы жили тогда в Исфаре, в Таджикистане, я работала на руднике, чтобы были продуктовые карточки на меня и дочку, иначе бы не выжили, — рассказывала бабушка. – По ним давали самые простые крупы, немного муки, хлопкового масла. Больше ничего не было. Выручали сухофрукты, в горах рядом росли дикие яблони и кизил, благодаря фруктовым отварам у нас не было авитаминоза.
Дед вернулся с войны после седьмого ранения, почти глухой и с больной головой. Врачи говорили, поправится постепенно, но шли месяцы, уже у четы родился еще один ребенок, сынок Коля, а Александр все кричал по ночам и пугался раскатов грома. В военкомате сказали, надо ехать в Кызылорду, там, в психоневрологической больнице, есть целое отделение для контуженных на фронте, и не таких в порядок приводят.
— Собрала два узла с вещами, Колю, завернув в одеяло, мужу вручила, Нину за руку взяла, с узлами наперевес пошли на вокзал, добирались до Кызылорды неделю на поездах, попутчики помогали с детьми и продуктами делились, — рассказывала баба Галя. — Офицеры давали хлеба, я эти ломтики детям скармливала, Нине мякиш, а Коле корочку в ручку совала, зубов у него еще не было, он корки рассасывал.
В Кызылорде, пристроив деда на лечение, бабушка и сама устроилась в железнодорожную больницу – прачкой. Жили сначала при прачечной в комнатушке, потом получили большую комнату в кирпичном доме барачного типа, недалеко, возле железнодорожной линии.
— Шура пошел в депо слесарить, я в больнице по-прежнему служила, — рассказывала Галина Ивановна. – С продуктами года до пятьдесят второго было трудно. Кызылординский край богатый, много дичи, рыбы, все это муж добывал на охоте и рыбалке. А крупы и муки на карточки выходило мало, только на галушки для супа, да на кашу детям. На руках у спекулянтов все это мы не могли покупать, зарплат едва хватало на мыло, керосин, обувь и полотно, одежду сама всем домашним шила. Хлеба по карточкам давали немного, кусок я отрезала Шуре на обед в депо, он брал его в карман, завернув в тряпицу. Утром детям давала хлеб с кашей или картошкой. Сама обходилась как-то, все боялась, что муж заметит, что хлеба я почти не ем, дочке с сыном берегу, им расти надо. То, что война кончилась, на дворе мир и больше нет голода, я поняла только тогда, когда в магазинах появилась свободно мука.
С той поры ритуал у моей бабули сложился: как выпечку затеет, первым делом детей и внуков ею покормит, потом сама сядет чай с булками или лепешками пить.
Даже когда жизнь у всех была сытая, в расцвете СССР, бабушка любую трапезу, будь на столе пельмени или плов, начинала с куска хлеба. Манты с горбушкой белого ела.
В девяностые, когда многим было трудно, она не спрашивала меня и сестру, только обзаведшихся своими семьями, как дела, всегда говорила:
— На хлеб хватает? А раз на хлеб хватает, то и дела наладятся.
Бабули нет уже двадцать пять лет. А благоговение перед хлебом, вынесенное ею из военных лет, осталось в нас потому, что память о главном длиннее многих жизней.
